Дикая кошка — армянская речь —
Мучит меня и царапает ухо.
Хоть на постели горбатой прилечь:
О, лихорадка, о, злая моруха!
Падают вниз с потолка светляки,
Ползают мухи по липкой простыне,
И маршируют повзводно полки
Птиц голенастых по желтой равнине.
Страшен чиновник — лицо как тюфяк,
Нету его ни жалчей, ни нелепей,
Командированный — мать твою так! —
Без подорожной в армянские степи.
Пропадом ты пропади, говорят,
Сгинь ты навек, чтоб ни слуху, ни духу, —
Старый повытчик, награбив деньжат,
Бывший гвардеец, замыв оплеуху.
Грянет ли в двери знакомое:— Ба!
Ты ли, дружище, — какая издевка!
Долго ль еще нам ходить по гроба,
Как по грибы деревенская девка?..
Были мы люди, а стали людьё
И суждено — по какому разряду?—
Нам роковое в груди колотье
Да эрзерумская кисть винограду.
2
И по-звериному воет людье,
И по-людски куролесит зверье.
Чудный чиновник без подорожной,
Командированный к тачке острожной,
Он Черномора пригубил питье
В кислой корчме на пути к Эрзеруму.
Как пишут Литвина и Успенский в очень интересной статье "Оборотная сторона золотого века: XIX столетие в стихотворении Мандельштама «Дикая кошка — армянская речь…»", второй отрывок отпочковался от основного стихотворения.
Общеизвестно, что второй отрывок насыщен пушкинскими мотивами. Считается общепринятым, что "чудный чиновник без подорожной" - это Пушкин. Настоящий Пушкин, конечно, ехал с подорожной, но без разрешения начальства и не по его приказу. Вересаев пишет:
Не спрашивая разрешения властей, 5 марта 1829 года Пушкин берет из Петербурга подорожную в Тифлис.
Не только подорожная была выписана, но и сам Паскевич был предуведомлен об ожидаемом приезде Пушкина и необходимости по его прибытии в Грузию организовать за ним надлежащий тайный надзор.
Пушкин и сам упоминает эту подорожную в "Путешествии в Арзрум":
Городничий не знал, как меня принять, и посматривал на меня с недоумением. Видя, что он не торопится исполнить мои просьбы, я стал перед ним раздеваться, прося извинения de la liberté grande. К счастию, нашел я в кармане подорожную, доказывавшую, что я мирный путешественник, а не Ринальдо-Ринальдини.
Видимо, эта сцена и отразилась у Мандельштама. "Чиновник без подорожной" в таком случае означает "непонятный для служивых людей человек".
Помимо Черномора и Эрзурума, пушкинские мотивы усилены в черновой строчке
Там, где везли на арбе Грибоеда
Но в окончательной редакции почти никаких пушкинских мотивов не осталось, кроме упоминания "эрзурумского винограда". Как пишут Литвина и Успенский, "В сущности , все , что остается от Пушкина в этих стихах , – это эрзерумский виноград , со всей очевидностью символизирующий поэзию”.
Таким образом, если во втором отрывке чиновник без подорожной "чудный", то в стихотворении он страшен, жалок, нелеп и безлик. На Пушкина он нисколько не похож. Но он поэт - проговорен к "эрзерумскому винограду".
Литвина и Успенский очень убедительно демонстрируют, что персонажи ХIХ в., желающие непонятному чиновнику сгинуть:
Старый повытчик, награбив деньжат,
Бывший гвардеец, замыв оплеуху.
- оба пришли из "Мертвых душ".
Обратим внимание на дальнейшие строчки:
Долго ль еще нам ходить по гроба,
Как по грибы деревенская девка?..
Многие комментаторы совершенно резонно говорят, что эти строчки напоминают о гробе Грибоедова. Тем более, что выкинутая строчка про Грибоеда там поблизости и была. Но как особенно ходит по грибы деревенская девка? В отличие от помещиков или городских дачников, она ходит по грибы для пропитания. Значит, тот, кто ходит по гроба, тоже ходит для пропитания?
А кто ходит для пропитания по гроба и встречает героев "Мертвых душ"? Разумеется, Чичиков! Его можно назвать и жалким, и безликим, и нелепым. Но разве Чичиков - поэт?
Нет, поэт - это Мандельштам, едущий пушкинской дорогой, как и Пушкин и Чичиков - без одобрения начальства, и ощущающий себя Чичиковым, самозванцем, незаконно сбежавшим из Москвы 1930 г. в ХIХ в.