Меня интересуют искренние, талантливые и даже лично относительно порядочные люди, боровшиеся не за групповые интересы, а за принципы.
Я уже писал о Горьком (ИМХО, его трудно считать даже и относительно порядочным), который в пылу борьбы за нового человека готов был написать настоящие политические доносы на писателя, употребившего ненормативное, по его мнению, слово.
Власти, как правило, давали сторонам некоторое время погрызться, а затем вмешивались. Как известно, сталинская доктрина предполагала борьбу с двумя крайностями, между которыми проходила узкая золотая дорога. Дорога на практике могла оказаться настолько узкой, да еще и извилистой, что у искреннего человека просто не было шанса ее пройти. Да и желание не понять сказанное и вставить всякое лыко в строку были никак не меньше, чем в нынешних ЖЖ-шных кампаниях. Только последствия могли быть серьезнее.
Даже классическая "борьба с космополитизмом" изначально представлялась как поиск золотой дороги. Еще в 1945 г. вышла программная статья Н. Балтийского (под этим псевдонимом писал О. Куусинен) "О патриотизме", в которой истинный патриотизм противопоставлялся и "буржуазному национализму", и "космополитизму".
Так вот, одним из элементов борьбы с русским национализмом в 1947 г. была кампания против прозаической книги Твардовского "Родина и чужбина". Начал кампанию Ермилов, то есть официоз.
Процитирую неполиткорректного Вдовина (что делать, но эти цитаты находятся только у авторов "патриотических" направлений. А "либералы" почему-то их мало упоминают):
20 декабря 1947 года была опубликована статья главного редактора «Литературной газеты» В. В. Ермилова о книге Твардовского «Родина и чужбина». Раздумья знаменитого писателя о войне, о природе патриотизма, о свойствах и качествах народа, проявленных в годы бедствий, были охарактеризованы как "фальшивая проза", "попытка поэтизировать то, что чуждо жизни народа".
Влиятельный критик Д. С. Данин разглядел в книге «русскую национальную ограниченность прозы Твардовского», которая «нисколько не лучше, чем азербайджанская, якутская, бурят-монгольская ограниченность». Глядя в корень явления, он увидел там «некоторые накладные расходы войны, которые сейчас возможно быстрее надо ликвидировать» и начать вновь осознавать себя передовыми людьми человечества, «не думать о нашей национальности в узком, ограниченном смысле этого слова», воспринимать слово «советский» «новой, широкой национальностью». В «Василии Теркине» Данин обнаружил те же пороки — любование литературного героя своим маленьким мирком, отсутствие признаков интернационализма, национальную ограниченность. Вспомнив стихи Михаила Светлова, в которых герой Гражданской войны поет: «Я рад, что в огне мирового пожара мой маленький домик горит», Данин заключил: "Если Твардовский будет этому радоваться, мы будем радоваться вместе с ним".
В. В. Овечкин тоже оказался среди поучавших Твардовского. «Мужицкий идиотизм надо ненавидеть всей душой, до дрожи во всем своем существе, — говорил он. — Этой ненависти я у Твардовского не вижу. Надо этого мужика взять за шиворот... и толкать носом в это место, где сладко, а он не понимает, что сладко, и если сегодня не сладко, через десять лет будет сладко».
Но меня как раз интересует Данин. В 1947 г. тридцатитрехлетний популярный литературный критик, из приличной еврейской семьи из Шавли, отец погиб в 1937 г., мать - врач, училась в Цюрихе. До войны закончил физфак МГУ, затем Литературный институт, воевал и награжден орденами.
Его дальнейшая биография известна: когда через полтора года началась кампания против "безродных космополитов", Данин оказался одним из главных объектов травли:
Во главе критиков-формалистов — буржуазных эстетов стал Д. Данин, унаследовавший гнусные методы космополитов, в свое время травивших Маяковского и возвеличивавших Б. Пастернака и А. Ахматову.
В известной антисемитской поэме С. Васильева "Без кого на Руси жить хорошо" - не опубликованной (помните золотую дорогу?) в разгар "борьбы с космополитами" в "Крокодиле", про него говорится:
Кому доверить первенство,
чтоб всем он мог командовать,
кому заглавным быть?
Один сказал: - Юзовскому!
- А может, Борщаговскому!? -
второй его подсёк.
- А может, Плотке-Данину? -
сказали Хольцман с Блейманом.
- Он, правда, молод, Данин-то,
но в тёмном деле — хват!
…
Твардовский с еще докосмополитических дней не прощал мне одной фразы в статье об его стихах … А надолго рассердившая его фраза звучала так: «В отличие от других больших поэтов нашего века... Твардовский шел к простоте не от сложности, а от простоватости». И все-таки оглядывал он меня за тем новомирским столом как бы отечески…
Это похоже на Твардовского (не знаю, хорошо ли это). На него наезжали и раньше - в начале 30-х годов. В 1969 г. он пишет в дневнике:
Умер Рыленков, о котором я знал от Исаковского перед отъездом сюда, что он плох, — вчера послал вдове телеграмму, употребив слова «русская поэзия», хотя, конечно, в поэзии этой заметной борозды он не прорезал.<..>
… он был одним из авторов статьи «Кулацкий подголосок» вместе с Горбатенковым и Долгоненковым (первый из них погиб в войну, второй редактировал «Новый путь» при немцах, помню его стихи по радио: «Поэт Твардовский — певец жидовский»)…
Так же Твардовский "отечески" отнесся к Данину, а в дневнике 1962 г. писал:
Вообще эти люди, все эти Данины, Анны Самойловны <Берзер> и <неразборч.> вовсе не так уж меня самого любят и принимают, но я им нужен как некая влиятельная фигура, а все их истинные симпатии там — в Пастернаке, Гроссмане <..> Этого не следует забывать.
Я сам люблю обличать и вольнодумствовать, но, извините, отдельно, а не в унисон с этими людьми…
Данин прожил еще долгую жизнь, в 1993 г. вместе с другими не худшими людьми своего поколения он подписал известное "Письмо 42".
Судя по тому, какую обиду Твардовского он упоминает, о тех фразах 1947 года он не помнит.