Тем временем какой-то господин с очень скромными манерами нечаянно забрел к камину, где старейшины племен совещались с мистером Подснепом, и сделал в высшей степени бестактное замечание: не более и не менее как упомянул о том обстоятельстве, что за последнее время на улицах Лондона умерло от голода десять человек. После обеда это было совершенно некстати. И для ушей молодой особы совсем не годилось. Просто неприлично было об этом говорить.
—Я этому не верю, — сказал мистер Подснеп, правой рукой отбрасывая это сообщение за спину.
Скромный господин выразил опасение, что факт следует считать доказанным, поскольку существуют протоколы следствия и полицейские ведомости.
— Значит, сами они и виноваты, — решил мистер Подснеп.
Вениринг и прочие старейшины одобрили такой выход из положения. Он разом положил конец спорам и открыл широкий простор для выводов.
Человек с очень скромными манерами доложил, что если судить по фактам, то голодная смерть, кажется, была навязана виновникам, — они, по своей дурной привычке, делали жалкие попытки бороться, позволили бы себе даже отдалить конец, если б могли, — в общем, не соглашались умереть с голоду и не умерли бы, если б это было приемлемо для всех сторон.
— Нет ни одной страны на свете, — багровея от гнева, сказал мистер Подснеп, — где о бедных заботились бы с такой предусмотрительностью, как у нас.
Скромный человек был готов с этим согласиться, но, быть может, дело от этого только становится хуже, поскольку это показывает, что где-то и в чем-то делаются ужасные ошибки.
— Где же? — спросил мистер Подснеп. Скромный человек намекнул, что не лучше ли будет постараться, и очень серьезно, отыскать, где именно.
— Да! — сказал мистер Подснеп. — Легко сказать «где-то», но не так легко сказать «где»! Но я вижу, к чему вы клоните. Я с первых слов это понял. К централизации. Нет! Никогда на это не соглашусь. Это не по-английски.
Одобрительный шепот поднялся среди старейшин, словно они говорили: "Тут вы его прижали! Держите его!"
Насколько ему известно (скромный человек даже не стал спорить), он не имел в виду никакой «изации». У него нет и не было излюбленной «изации». Но его больше волнуют такие страшные случаи, чем слова, сколько бы слогов в них ни заключалось. Разрешено ли ему будет спросить, неужели смерть в нищете и забросе чисто английское явление?
— Вам, я полагаю, известно, сколько в Лондоне населения? — спросил мистер Подснеп.
Скромный человек полагал, что это ему известно, но он полагал также, что это не имело бы никакого значения, если бы законы исполнялись как следует.
— И вам известно, то есть по крайней мере я на это надеюсь, что по воле Провидения бедные всегда должны быть с нами? — строго спросил мистер Подснеп.
Скромный человек тоже выразил надежду, что ему это известно.
— Рад это слышать, — значительно произнес мистер Подснеп. — Рад это слышать. Это вас научит быть осмотрительнее и не идти против Бога.
В ответ на эту неумную и богохульную, при всей ее избитости фразу, скромный человек сказал — в чем мистер Подснеп был не виноват, — что он, скромный человек, такого невероятного поступка не сделает и даже не боится этого, но…
Но мистер Подснеп почувствовал, что настало время вспугнуть кроткого человека и добить его окончательно.
— Я должен отказаться от этого тягостного разговора. Мне он неприятен. Меня он возмущает. Я уже говорил, что не допускаю таких случаев. Я говорил также, что если и бывают такие случаи, то виноваты сами пострадавшие. Не мне, — мистер Подснеп подчеркнул это «мне», словно намекая, что вы на это, может быть, и способны, — не мне отрицать то, что сделано Богом. Полагаю, я не так самонадеян, и я уже говорил вам, в чем заключается воля Провидения. Кроме того, — продолжал мистер Подснеп, краснея до корней волос и с живейшим чувством личной обиды, — предмет разговора весьма неприятен. Я пойду дальше — скажу даже, что он омерзителен. Не такой предмет, о котором можно упоминать в присутствии наших жен и молодых особ, и я… — он закончил фразу взмахом руки, который говорил яснее всяких слов: "И я его стираю с лица земли".
Наш общий друг