В 1847 г. разразился скандал вокруг публикации в “Северной пчеле” еще в середине 1846-го года (№ 284) баллады графини Растопчиной ”Насильный брак”. Содержание ее - диалог между бароном и его женой.
Барон:
Ее я призрел сиротою
И раззоренной взял ее,
И дал с державною рукою
Ей покровительство мое,
Отдел ее парчой и златом,
Несметной стражей окружил;
И враг ее чтоб не сманил
Я сам над ней стою с булатом...
Но недовольна и грустна
Неблагодарная жена
Я знаю, жалобой, наветом
Она везде меня клеймит,
Я знаю - перед целым светом
Она клянет мой кров и щит,
И косо смотрит исподлобья,
И повторяя клятвы ложь,
Готовит козни, точит нож...
Вздувает огнь междуусобья...
С монахом шепчется она,
Моя коварная жена!!!...
Жена:
Раба-ли я или подруга -
То знает Бог! Я-ль избрала
Себе жестокого супруга?
Сама-ли клятву я дала?
Жила я вольно и счастливо,
Свою любила волю я...
Но победил, пленил меня
Соседей злых набег кичливый...
Я предана...я продана...
Я узница, а не жена!..
Он говорить мне запрещает
На языке моем родном,
Знаменоваться мне мешает
Моим наследственным гербом...
Не смею перед ним гордиться
Старинным именем моим,
И предков храмам вековым,
Как предки славные, молиться.
Иной устав принуждена
Принять несчастная жена.
Баллада написана в духе легкой пропольской оппозиции. Она обратила на себя внимание. Царь вызвал Орлова, ставшего после смерти Бенкендорфа во главе Ш отделения, прочитал ему балладу и сказал: “Старый барон - это я, невеста - это Польша”. Распорядился узнать, кто напечтал и сочинил. Орлов призвал Булгарина, считая, что он поместил балладу намеренно (напомним, что Булгарин поляк и мог быть обвинен в полякофильстве). Тот же на самом деле не понял иносказательного смысла баллады, думал, что в ней отразились автобиографические мотивы автора - аристократки, пахнущие скандалом, которые привлекут светских читателей(399-400). Растопчину вызвали из-за границы в Петербург, велели поселиться в Москве. Булгарин оправдывался, что он старый солдат (вряд ли напоминал, что и французской армии), верноподданый, не полонофил. По легенде, Дубельт ему сказал: “Не полонофил ты, а простофиля”. Булгарина вызвали и к Орлову. Он оправдывал свой недосмотр срочной работой, повторял: “Мы школьники. Мы школьники”. Орлов взял его за ухо, подвел к печке, поставил на колени, а сам более 2 часов продолжал работать. Потом разрешил Булгарину встать с колен и произнес: “помни, школьникам бывает и другого рода наказание”. Царь же, которому передали оправдания Булгарина, будто бы сказал: ”Если он не виноват, как поляк, то виноват, как дурак”. У всех нашелся повод показать свое остроумие. К виновнику отнеслись снисходительно (всё же он был свой). На балладу Ростопчиной заказали стихотворное возражение Нестору Кукольнику. Тот написал “Ответ вассалов барону”, где достается и барону, и жене, и автору (“в чепчике поэт” - глупая, безрассудная, даже сердиться на нее нельзя, только погрозить пальцем).
Рейфман П. Из истории русской, советской и постсоветской цензуры