Записка Бёллю: "Где вы были во время войны?" Кожевников "захлопал крыльями": "Господин Бёлль, не надо отвечать, у нас тут не встреча ветеранов. Это бестактный вопрос. Мы, писатели, собрались говорить о творческом опыте, о задачах литературы". Бёлль густо краснеет. "Нет, я буду отвечать. Вы расхваливали мои сочинения. Но если вы их читали, как же вы можете предполагать, что я не отвечу. Ведь именно об этом я столько писал. Я был солдатом шесть лет. Правда, я дослужился только до ефрейтора и мог бы сослаться на то, что был телефонистом и моя винтовка оставалась в обозе, и я вспоминал о ней только тогда, когда получал от фельдфебеля наряды за то, что она не чищена. Но это не оправдание. Я был солдатом той армии, которая напала на Польшу, на Голландию, на Бельгию и на вашу страну. Я как немецкий солдат входил в Киев, в Одессу, в Крым. И я сознаю личную ответственность за все преступления гитлеровского вермахта. Из сознания этой ответственности я и пишу".
Новая записка.
"Я был пулеметчиком на тех фронтах, где были вы. И много стрелял. Очень рад, что я не попал в вас".
Копелев не знал, кто автор записки. А автором был Давид Самойлов, который после этой встречи написал стихотворение.
Я рад, что промахнулся, Генрих Белль,
Что в то мгновенье духом оробел
И пуля сбила только кисть рябины.
Кровь дерева упала в глубь травы...
Мне кажется, что это были вы,
Такой же, как и я. Почти такой же.
Я понял в этот миг, что мы похожи.
Я понял, Генрих Белль, что это вы,
Когда увидел в прорези прицела
Согбенную округлость головы,
Порыв и страх согнувшегося тела,
Шинели вашей грязное пятно.
Я вдруг почувствовал, что я не вправе
Решать за Бога, жить вам иль не жить,
И то, что я не волен вас судить.
Я с облегченьем передоверял
Вам роль судьи. На спусковом крючке
Застыл мой палец. Ну, стреляйте,
Генрих!
Вам сразу пять секунд даётся верных!
Стреляйте, если можете стрелять.
И просвистела пуля. И опять
Мне на плечо скользнула кисть рябины,
Кровь дерева упала в глубь травы.
На сей раз, Генрих, промахнулись вы.
Да, между нами не было войны,
Мы заключили с вами перемирье.
Но только вы и я. Ведь рядом в рост
Вставал фашист, вояка и прохвост,
Убийца, освенцимский ницшеанец...
Стреляйте, Генрих! Уступаю вам,
Дарю вам, Белль, свой самый лучший
выстрел...
Вы опустили автомат. Увы!
Мне кажется, что это были вы!
Но я не промахнулся, Генрих Белль!
Я выстрелил. И в прорези прицела
Я увидал, как оседает тело.
Немудрено попасть в такую цель!