Неприятный мне, но интересный блогер, в посте, посвященном 100-летию Солженицына, пишет:
Россия – страна органически консервативная. Поэтому революция в России <..> создаёт парадоксальную ситуацию, когда новая реальность, возникшая и утвердившаяся в результате невиданного по масштабам предательства, через пару поколений сама становится предметом патриотических чувств, в основе своей идентичных изначальному консерватизму. В известном смысле, пропасть между белоэмигрантом, упивающимся патриотической ненавистью к большевикам (далеко не беспочвенной и отнюдь не сводимой к личному интересу), и человеком нового поколения, для которого патриотизм предполагает известную степень лояльности (пусть даже не безоговорочной) Советской власти, не столь велика, как может показаться. Но договориться они не могут – сойдясь в главном, они неминуемо рассобачатся, наступив друг другу на любимые мозоли. И, присягая в верности исторической России, проклянут – каждый на свой лад – Россию реальную, живую (пока ещё) и не соответствующую ничьим умозрительным построениям.
Неважно, согласен я с ним или нет. Но, действительно, подумал я, современники вроде нас, включая Солженицына, оценивали Советскую власть в целом, приписывая брежневскому СССР пороки (или успехи) большевиков в целом. А между тем брежневский СССР ничем не походил на своих предшественников, кроме декларации преемствености.
Вот я и решил попробовать сравнить, насколько это возможно, правление Брежнева и Николая II, точнее, период 1894-1913 с 1964-1982. Понятно, что сравнивать трудно. В царской России 300 из 1000 детей умирали в возрасте до 5 лет, и это было в 2-3 раза больше, чем на Западе; в 1970 гг детская смертность в СССР снизилась до ~15/1000 и сравнялась с Западом; затем на Западе она еще снизилась до 4, и Россия, где она снизилась до 7, снова несколько отстала. Но это нельзя сравнивать, потому что все это - следствие не только и не столько государственной политики, сколько прогресса в медицине. И даже если сравнивать разные страны, понятно, что разница между 7 и 4 - не то же самое, как между 300 и 100.
Я попробовал составить таблицу, в которой по возможности постарался сформулировать свойства того и другого режима инвариантно к прогрессу. Разумеется, получившиеся оценки субъективны. Сначала я расставил плюсы и плюс-минусы, а потом сообразил, что у меня плюс говорит о наличии явления и ничего не говорит о его оценки. Тогда я ввел численную шкалу, где каждый параметр оценивал по 10-балльной шкале, и давал ему знак в зависимости от моего к нему отношения.
Понятно, что знаки могут отличаться: для меня гонка вооружений - отрицательная величина, а для кого-то - положительная. И весят они по-разному: для ко-го-то необходимость участия во всеобщей лжи перевешивает все остальное, а у меня она всего лишь суммируется, с таким же весом, как социальная защищенность.
Параметр "уродство провинциальной жизни" плохо сформулирован. Речь идет не только о провинции: советский глухой район Москвы не менее уродлив. Читаешь Чехова и понимаешь, что провинция его времени вызывала аналогичную тоску, то есть это явление не чисто советское.
Но тем не менее, я попробовал разделить на пару десятков параметров и оценить (субъективно) по каждому из них два режима. После этого, конечно, не удержался и составил аналогичный столбец для нынешнего режима.
Ожидаемо для меня, правление Брежнева и Николая II получили похожие оценки, а нынешний режим - неожиданно - намного более высокую. Хотя, конечно, гораздо более низкую, чем у меня получилось по отношению к Израилю.
Россия – страна органически консервативная. Поэтому революция в России <..> создаёт парадоксальную ситуацию, когда новая реальность, возникшая и утвердившаяся в результате невиданного по масштабам предательства, через пару поколений сама становится предметом патриотических чувств, в основе своей идентичных изначальному консерватизму. В известном смысле, пропасть между белоэмигрантом, упивающимся патриотической ненавистью к большевикам (далеко не беспочвенной и отнюдь не сводимой к личному интересу), и человеком нового поколения, для которого патриотизм предполагает известную степень лояльности (пусть даже не безоговорочной) Советской власти, не столь велика, как может показаться. Но договориться они не могут – сойдясь в главном, они неминуемо рассобачатся, наступив друг другу на любимые мозоли. И, присягая в верности исторической России, проклянут – каждый на свой лад – Россию реальную, живую (пока ещё) и не соответствующую ничьим умозрительным построениям.
Неважно, согласен я с ним или нет. Но, действительно, подумал я, современники вроде нас, включая Солженицына, оценивали Советскую власть в целом, приписывая брежневскому СССР пороки (или успехи) большевиков в целом. А между тем брежневский СССР ничем не походил на своих предшественников, кроме декларации преемствености.
Вот я и решил попробовать сравнить, насколько это возможно, правление Брежнева и Николая II, точнее, период 1894-1913 с 1964-1982. Понятно, что сравнивать трудно. В царской России 300 из 1000 детей умирали в возрасте до 5 лет, и это было в 2-3 раза больше, чем на Западе; в 1970 гг детская смертность в СССР снизилась до ~15/1000 и сравнялась с Западом; затем на Западе она еще снизилась до 4, и Россия, где она снизилась до 7, снова несколько отстала. Но это нельзя сравнивать, потому что все это - следствие не только и не столько государственной политики, сколько прогресса в медицине. И даже если сравнивать разные страны, понятно, что разница между 7 и 4 - не то же самое, как между 300 и 100.
Я попробовал составить таблицу, в которой по возможности постарался сформулировать свойства того и другого режима инвариантно к прогрессу. Разумеется, получившиеся оценки субъективны. Сначала я расставил плюсы и плюс-минусы, а потом сообразил, что у меня плюс говорит о наличии явления и ничего не говорит о его оценки. Тогда я ввел численную шкалу, где каждый параметр оценивал по 10-балльной шкале, и давал ему знак в зависимости от моего к нему отношения.
Понятно, что знаки могут отличаться: для меня гонка вооружений - отрицательная величина, а для кого-то - положительная. И весят они по-разному: для ко-го-то необходимость участия во всеобщей лжи перевешивает все остальное, а у меня она всего лишь суммируется, с таким же весом, как социальная защищенность.
Параметр "уродство провинциальной жизни" плохо сформулирован. Речь идет не только о провинции: советский глухой район Москвы не менее уродлив. Читаешь Чехова и понимаешь, что провинция его времени вызывала аналогичную тоску, то есть это явление не чисто советское.
Но тем не менее, я попробовал разделить на пару десятков параметров и оценить (субъективно) по каждому из них два режима. После этого, конечно, не удержался и составил аналогичный столбец для нынешнего режима.
Ожидаемо для меня, правление Брежнева и Николая II получили похожие оценки, а нынешний режим - неожиданно - намного более высокую. Хотя, конечно, гораздо более низкую, чем у меня получилось по отношению к Израилю.