В "Письме к читателям", опубликованном вскоре после выхода "Двух капитанов", Каверин пишет:
…по отношению к Николаю Антоновичу, например, взвешивать ничего не придётся: лишь некоторые черты его внешности изменены в моём портрете, изображающем совершенно точно директора той московской школы, которую я окончил в 1919 году.
Каверин немного темнит: он кончал не московскую школу, а псковскую гимназию, превратившуюся в школу.
Мы знаем это из письма одесского историка Саула Борового Ю.Г.Оксману (1967):
Вы, конечно, помните Артемия Григорьевича Готалова (он же – Артур Генрихович Готлиб). Знаете многое об этом гениальном приспособленце и хамелеоне. Помню, Вы мне рассказывали о нем и со слов его ученика по Псковской гимназии – Каверина, которого я, к огорчению, лично не знаю.
<..>
Он умер сравнительно недавно, достигнув не то 94[-х], не то 96[-ти] лет. Совсем незадолго до смерти он еще бодро писал доносы, в т[ом] ч[исле] и на меня (буржуазный националист).
Саул Боровой упоминает Готалова-Готлиба и в более старом письме тому же Оксману (1953):
Готалов-Готлиб жив (87 [лет]!), он ведет еще аспирантов по античности, усердно пишет доносы.
В воспоминаниях Саул Боровой характеризует Готалова-Голтиба.
Это был один из наиболее примечательных людей из всех, с кем я встречался на своем некоротком жизненном пути. Я не раз думал: вот кто просится в герои романа. Но через много лет я услышал от Юлиана Григорьевича Оксмана, что этот человек стал прототипом одного из персонажей романа В. А. Каверина «Два капитана». Речь идет не о совпадении каких-либо моментов биографии, дело в психологическом контуре. Писателю представилось, что именно он мог бы стать [Н.А. Татариновым], что в нем проступает сочетание целеустремленного и упорного коварства, уверенность в своем праве на счастье за счет другого, убеждение в интеллектуальном превосходстве, незаурядные способности, навсегда намертво приросший облик “благородства”, а иногда и готовность к настоящему хорошему. И способность отдаться глубокому, всепоглощающему чувству. Верны ли были слова Оксмана? Я попытался их проверить у Каверина. Но мой разговор на эту тему во время короткой единственной встречи с автором «Двух капитанов» не получился. А между тем В. А. Каверин знал моего "героя". Он был директором гимназии в Пскове, той самой, где учился писатель. И в своих автобиографических произведениях он называет его и по фамилии и по прозвищу, бытовавшему у гимназистов - "губошлеп".
В каком смысле Готалов-Готлиб - прототип Николая Антоныча? Характернейшая черта Николая Антоныча - правильные круглые фразы. В романе они упоминаются множество раз.
- Скажи, Григорьев: вот ты дико избил Ромашова. Ты бил его ногами по лицу, причинив таким путем тяжкие увечья, заметно отразившиеся на здоровье твоего товарища Ромашова. Чем ты объясняешь это поведение, неслыханное в стенах нашей школы?
Кажется, больше всего я ненавидел его в эту минуту за то, что он говорил так длинно и кругло.
<..>
этот человек теперь станет уверять Катю, что она во всем виновата, что она убила мать, что она лишила его единственного счастья на земле и, стало быть, и перед ним виновата, что он один знает, как она теперь после этого преступления должна устроить свою жизнь. И все это медленно, день за днем. Длинными, круглыми словами, от которых начинает кружиться голова.
<..>
- Такая же? А самообладание? А мужество во время опасных случаев? А дисциплина - не только служебная, но и внутренняя, так сказать, самодисциплина!
По старой памяти мне стало тошно от этих фальшивых круглых фраз.
<..>
Знакомый голос оторвал меня от этого занятия - такой знакомый, круглый, солидный голос, что на одно мгновение я почувствовал себя плохо одетым мальчиком, грязным, с большой заплатой на штанах.
Про доносы мы знаем только от Саула Борового, и только в послевоенное время. Боровой также называет Готалова-Готлиба "гениальным приспособленцем и хамелеоном". Рассмотрим его биографию - она интересная.
Судя по всему (хотя это неточно) он родился то ли в Подолии, то ли в Белоруссии в 1866 г. и назывался тогда Ароном Гиршевичем. Еврейских документов о его рождении, впрочем, никто не видел, но есть свидетельство о его крещении в лютеранство в 1889 г., т.е. в 23-летнем возрасте. В свидетельстве написано, что родители - лютеране, не значит ли это, что они крестились незадолго до него? Он - подданный Австро-Венгрии. После крещения он поступает в Новоросийский университет и пишет работы по истории Византии. Позже он принимает российское подданство.
Он пишет статьи по истории Византии для Брокгауза-Ефрона. После женитьбы (злые языки говорят, что на незаконной дочери министра просвещения Ванновского) он начинает стремительную карьеру по педагогической линии, становится директором гимназии в Ялте, Кишиневе, а потом в Пскове.
Но вроде в его истории нет ничего такого, что выглядело бы плохо. По протекции Горького и Шаляпина он принимает в Ялтинскую гимназию Самуила Маршака, "приняв во внимание, что ученик Маршак Самуил известен как выдающийся по благонравию, способностям и успехам, что переезд в Ялту необходим для спасения жизни Маршака, подвергающегося значительной опасности в санкт-петербургском климате". Маршак пишет в воспоминаниях:
А спустя некоторое время директор Готлиб — тот самый, что послал телеграмму, — вызвал меня к себе и скорбно сказал:
— Знаете, голубчик, генерал Думбадзе намерен вас выслать из Ялты. Лучше бы вам самому уехать, чтобы вас не арестовали. Только уезжайте не пароходом, а омнибусом. Это безопаснее.
На другой же день рано утром я проехал по пустынной Ялте в тесном омнибусе. Я сидел у окошка, низко нагнув голову, чтобы меня не увидели с улицы. Так я покинул Ялту, в которую когда-то въехал триумфатором.
На дворе 1905 г., антисемитизм и своеволие Думбадзе известны, надо полагать, еврейский мальчик, принятый в гимназию хлопотами Горького и живущий в доме у Горького, действительно мог бы быть выслан, так что поведение Готлиба вроде бы безупречно.
Трудно поставить ему в вину, что он исключает из гимназии другого ученика - П.Л.Войкова - за организацию забастовки гимназистов. Он даже после некоторого сопротивления выдает ему аттестат. Хотя родители Войкова подозревали Готлиба в том, что он согласился выдать аттестат только после того, как они написали заявление, что аттестат нужен для поступления в Бернский университет, и после этого русские власти узнали о его местонахождении и стали требовать его депортации.
Позже, в 1912 г., Готлиб хлопочет за Л.А.Зильбера, чтобы его приняли на медицинский факультет, куда его не берут по процентной норме:
Бывший ученик Псковской гимназии Лев Зильбер, ныне студент Императорского Петроградского университета по естественному отделению физико-математического факультета, окончил Псковскую гимназию с серебряной медалью. Будучи преподавателем и классным наставником этого молодого человека, я убедился, что он обладает выдающимися умственными способностями, прилежанием и добросовестностью в исполнении обязанностей.
Г-н Зильбер принадлежит к интеллигентной еврейской семье (отец его – военный капельмейстер). Никакого политиканства или склонности отвлекаться какими-либо несвойственными молодёжи интересами у него не замечалось. Если этому молодому человеку удастся поступить на медицинский факультет, что составляет его заветную мечту, то он без всякого сомнения сделается отличным врачом, полезным деятелем государства и общества.
Тоже вроде никаких претензий к Готлибу не может быть. Каверин - родной брат Зильбера. За что же он так его не любит?
Стоит отметить, что в 1914 г. Готлиб еще раз крестится - на этот раз в православие - и становится Артемием Григорьевичем Готаловым.
Послереволюционная карьера Готалова-Готлиба действительно несколько напоминает карьеру Николая Антоныча из романа: из "бывших" он планирует в директора коммуны для беспризорников, оттуда - в профессора педагогики, а оттуда, параллельно с кафедрой педагогики - в профессора истории.
О дальнейшей карьере Готалова-Готлиба Каверин не мог знать, когда писал роман.
Во время войны Одесса, как известно, была с позволения немцев аннексирована Румынией. На судьбе одесских евреев это почти не отразилось: из 100,000 евреев, не успевших эвакуироваться, погибло 95%. Но во всех остальных отношениях румынская оккупация отличалась коренным образом: если немцы стремились держать унтерменшей в черном теле, чтобы сохранить территории для будущей колонизации, то румыны радостно признали новый ород интегральной частью своей страны. Немедленно после оккупации на базе Одесского университета был создан Королевский университет, там требовали обязательное изучение румынского языка, но до поры до времени разрешали преподавать остальные предметы по-русски.
Готалов-Готлиб не эвакуировался, сохранилось его заявление с просьбой зачислить его в штат университета Транснистрии. На этом заявлении - резолюция декана историко-филологического факультета Варнеке: отложить до выяснения его истинной национальности. Когда пришла Красная Армия, для Готалова-Готлиба настал его звездный час: большая часть университета находилась в эвакуации, а тут под рукой был заслуженный профессор, никак не запятнавший себя сотрудничеством с оккупантами. Он сразу был назначен заведовать двумя кафедрами: педагогики и средней истории.
Именно в этот период с ним столкнулся С. Боровой.